Неподходящая женщина - Страница 30

— Нет. Я более в своем уме, чем когда-либо.

— Сошел с ума, если думаешь, что я вернусь. Чтобы быть твоей шлюшкой? Женщиной для развлечения? — она говорила тихо, резко, горько.

— Нет! — он снова отрицательно взмахнул рукой. — Ты никогда не была для меня женщиной для развлечений! Ты не веришь мне, но это так, я говорю правду, Кэрри. Клянусь! Нельзя простить мне то, что я сделал там, на Лефкали, на вилле моей матери. Я знаю и умоляю тебя, прости! Я использовал тебя — грязно, мерзко, отвратительно, мне жутко, невыразимо стыдно за это! Ты никогда — ни на мгновенье — не была такой, какой я попытался представить тебя для своих отвратительных, эгоистических целей! Но очень прошу тебя, не суди меня только по тому, как я вел себя на Лефкали. Мы же жили вместе в Америке, в Италии, и ты была со мной, ты была... ты была... — Алексеус закрыл глаза: тысячи воспоминаний роились в его мозгу. Нет, никогда он не даст ей уйти от него. — Особенная, — закончил он упавшим голосом. — Ты была для меня совершенно особенной, Кэрри. Более особенной, чем я мог осознать. Я понял все, когда ты ушла от меня. Никогда ни одна женщина не стала такой для меня — и никогда не станет.

Он остановился и перевел дух. Кэрри сидела все так же неподвижно.

— Я хочу, чтобы ты вышла за меня замуж.

Кэрри довольно долго молча смотрела на него. Потом она заговорила, тихо и сдержанно:

— Однажды ты уже делал мне такое предложение. Ты сказал тогда, что готов жениться на мне. Принуждал себя, ведь я оказалась беременна твоим ребенком. У тебя не оставалось выбора. И тебе было ненавистно, жутко, что ты вынужден так поступить. А потом... Потом судьба смилостивилась, уничтожив эту мрачную необходимость. Нет ребенка — нет брака. Помилование в самый критический момент!

Лицо Алексеуса побелело.

— Нет, Кэрри, нет. Пусть ты не веришь моим словам, но этим — поверь. Я никогда, ни на одну секунду не хотел, чтобы ты потеряла ребенка. Никогда. В чем угодно вини меня, но только не в этом. Мне очень, жутко больно, что тебе пришлось пройти через все это. А когда я услышал, что ты предпочла бы отдать нашего ребенка в чужую семью, только бы он не оказался у меня, меня наполнило страшное чувство вины. И оно не ослабевает. А в тот кошмарный день, когда ты все мне высказала, — он тяжело перевел дыхание, — я ощутил внутри пустоту. Зияющую пустоту. Мне вдруг стало ясно — у меня никогда не будет тебя, никогда не будет нашего ребенка. Пустота до конца моих дней. — Он замолчал. Затем медленно, тяжело продолжил: — Именно тогда я понял, что ты значишь для меня. Ты самый важный для меня человек на всем белом свете. Я хочу, чтобы ты была со мной. Сейчас и всегда. И если тебе ненавистен стиль моей жизни, я изменю его. Перестану управлять компанией. Мой отец может заняться этим. Я мечтаю о том, чтобы просто быть с тобой, жить там, где ты хочешь жить, и так, как ты хочешь. Если мысль стать миссис Алексеус Николадеус ненавистна тебе из-за необходимости вести светский образ жизни, мы можем жить как отшельники, только ты и я.

Кэрри пристально смотрела на него:

— Спрятать свою красотку? Чтобы никто ее не видел?

— Нет! Кэрри, я же не это имею в виду! Я хочу, чтобы ты была счастлива — и только. И не хочу, чтобы ты чувствовала себя не на месте или хуже других, чтобы тебе казалось, что кто-то смотрит на тебя сверху вниз.

— Ты имеешь в виду мою тупость? — так же пристально глядя на него, бесстрастно спросила Кэрри.

— Много образованных людей принесли в этот мир только несчастья и разрушения. Интеллект совсем не обязательно синоним достоинства и добродетели. Ты — само достоинство и добродетель. Ты обладаешь всем, что действительно важно. Добротой и очарованием. Человек, которому выпадет немыслимое счастье стать твоим мужем, будет вознагражден сверх всякого воображения.

— Ты действительно так думаешь? — очень тихо спросила Кэрри.

— Да. Без сомнений и колебаний. Только это и важно.

— Да? — Она опустила глаза. — Я совсем не похожа на женщин из твоего мира. Ты говоришь, что все бросишь без сожаления. Но ты вскоре заскучаешь. О чем мы будем говорить?

— О чем мы будем говорить? Ты когда-нибудь видела, чтобы я скучал с тобой? Кэрри, у нас было нечто совершенно необыкновенное. Вот только я вовремя не сумел понять, насколько все необыкновенно. Покой и блаженство даровала мне только ты. До тебя я и не представлял, что это такое. Моя судьба — быть с тобой. Это все, чего я хочу. — Он помолчал, словно набираясь решимости, и продолжил: — Ты не слишком хорошо образована — ну и что. Можно ли винить тебя за это?

— Конечно, зачем ночной бабочке мозги?

Он выругался — по-гречески, но было ясно, что это ругательство.

— Если еще раз скажешь так о себе...

— Тупая. Недалекая. Не слишком сообразительная. С одной извилиной. Милая, но глупая. Ведь ты так думаешь обо мне, правда? Не важно, что ты стараешься воспринимать это... мм... терпимо, с сочувствием или еще как-нибудь. Ты не считаешь меня своей интеллектуальной ровней. Думаешь, я очаровательная, добрая, хорошенькая, очень приятная в постели. Совершенно другой тип женщины, нежели те, с которыми у тебя были отношения прежде. Ты получаешь определенное удовольствие, поэтому решил на мне жениться, несмотря на огромное различие между нами.

Алексеус молчал долго, очень долго.

Она ждала. Ее сердце бешено колотилось.

— Нет, — проговорил он совсем тихо. — Я хочу на тебе жениться только по одной очень простой и очень понятной причине. Потому что я люблю тебя. А когда любишь, Кэрри, не думаешь больше ни о чем. Когда ты кого-нибудь любишь, различия перестают существовать. Они просто исчезают. Разве ты не понимаешь?